Ошибка

Чудесная мазь (2)

Жил-был солдат, любил выпить. Напала на него одышка, и пошёл он к лекарке, лекарка была хоть и старуха, да eщe крепенькая; как увидала солдата, засвербело у ней меж ногами.

— Что, служивой?

— Да вот, полечи от одышки.

— Раздевайся да садись.

Солдат сел, а лекарка поставила перед ним штоф водки:

— Кушай, служивой, на здоровье!

Солдат не заставил себя просить, так нализался, что в глазах зарябило: тут же повалился да и заснул.

Старуха ну солдата ощупывать, добралась до пупа и пониже; да как завоет:

— Ах, я взбалмошная! Что наделала, кляп-то у него не то чтобы ожил, а совсем загнулся.

Уложила солдата на кровать и сама улеглась подле, лежит да всё щупает, не ожил ли хуй у него? А солдат храпит себе во всю ивановскую. Дотронулась она к последний раз до корня, и корень-то глядит за спину, и уснула. Перед рассветом солдат очнулся, увидал бабу подле себя и думает:

Дай-ка её сбоку хвачу!

И придвинулся как следует. А старуха была чутка, говорит спросонок:

— Что ты, служивой, делаешь? Как тебе не стыдно?

А сама ещё больше на хуй навёртывается.

— А что, бабушка, разве для хворого это вредно? Я, пожалуй, выну.

— Что ты, служивой! Засовывай, да нельзя ли поглубже; тебе от этого полегче будет!

Солдат отработал её и ушёл, приговаривая:

— Хоть не легче, а сытно!

На горе солдата, на ту пору спала на полатях девка, старухина племянница, она всё это видела и рассказала другим девкам. Стали они солдата дразнить:

— Старуху качал, старуху качал!

Солдат терпел, терпел и пошёл с жалобой к старухе.

— Ах, благодетель! — сказала старуха. — Да что ты давно мне не рассказал про это, я бы отучила смеяться мерзких девчонок! Ах они такие-сякие! Да разве у старухи хуже ихней-то дыра? Да где им, паскудным, так подмахивать. Послушай же, ко мне ходит лечиться одна девка от грыжи; так ты, служивой, приходи завтра вечером сюда, я тебя спрячу на кровать, а дeвку-тo поставлю на четвереньки, да и заставлю тебя откатать её на все корки!

Вот на другой день солдат по-сказанному, как по-писанному, пришёл и лёг на кровать. Прошло с полчаса — глядь: идёт молодая девка. Как увидал её солдат, у него жила натянулась и приподнялась не хуже штыка. Старуха огляделась на девку и говорит:

— Что ты, родимая! Да у тебя меж ног блохи гнёздышко свили, и вывесть их нельзя ничем, как только рукой; а то, пожалуй, помрёшь.

— Яви, бабушка, божскую милость, вылечи!

— Ну, делать нечего; не хотелось бы рукой туда лезть, а надо. На вот тебе платок, завяжи глаза, разденься наголо да встань на четвереньки.

Девка всё то сделала. Тут солдат подошёл к мишени, взял хуй в обе руки и встал всаживать ей в пизду.

Девка ну кричать:

— Больно, бабушка, больно!

— Терпи, кормилица, вишь, проклятые блохи как расплодились, даже в устьях поделали!

Солдат всунул ей на целую четверть, девка взвизгнула:

— Ой, бабушка, умру; больно, родимая, больно!

— Постой, дитятко, я с деготьком попробую, авось легче будет.

Солдат всадил хуй донельзя — девка и язык прикусила — и давай её насаливать. Стало у них заходиться.

— Вот теперь, бабушка, хорошо! Право слово, хорошо! Да нельзя ли ещё деготьком подмазать? С деготьком-то задорнее! Я уж у отца целую бадью с дёгтем утащу да тебе принесу.

Солдат слышит, что девка-то разогрелась на гвоздю, и ну тискать свой хобот вместе с бубенчиками, да так разутешил, что сделал пизду шире шапки.

— Ну что, легче ли? — спрашивает старуха. — Кажись, все подохли!

— Как же, бабушка, теперь полегчило.

Солдат спрятался; девка встала, оделась и ушла

На другой день девка-широкопиздка повстречала солдата и стала его дразнить:

— Старуху качал! Старуху качал!

А солдат ей говорит:

— А с деготьком-то ведь лучше!

Печать