— Что, служивой?
— Да вот, полечи от одышки.
— Раздевайся да садись.
Солдат сел, а лекарка поставила перед ним штоф водки:
— Кушай, служивой, на здоровье!
Солдат не заставил себя просить, так нализался, что в глазах зарябило: тут же повалился да и заснул.
Старуха ну солдата ощупывать, добралась до пупа и пониже; да как завоет:
— Ах, я взбалмошная! Что наделала,
Уложила солдата на кровать и сама улеглась подле, лежит да всё щупает, не ожил ли хуй у него? А солдат храпит себе во всю ивановскую. Дотронулась она к последний раз до корня,
—
И придвинулся как следует. А старуха была чутка, говорит спросонок:
— Что ты, служивой, делаешь? Как тебе не стыдно?
А сама ещё больше на хуй навёртывается.
— А что, бабушка, разве для хворого это вредно? Я, пожалуй, выну.
— Что ты, служивой! Засовывай, да нельзя ли поглубже; тебе от этого полегче будет!
Солдат отработал её и ушёл, приговаривая:
— Хоть не легче, а сытно!
На горе солдата, на ту пору спала на полатях девка, старухина племянница, она всё это видела и рассказала другим девкам. Стали они солдата дразнить:
— Старуху качал, старуху качал!
Солдат терпел, терпел и пошёл с жалобой к старухе.
— Ах, благодетель! — сказала старуха. — Да что ты давно мне не рассказал про это, я бы отучила смеяться мерзких девчонок! Ах они
Вот на другой день солдат по-сказанному, как по-писанному, пришёл и лёг на кровать. Прошло с полчаса — глядь: идёт молодая девка. Как увидал её солдат, у него жила натянулась и приподнялась не хуже штыка. Старуха огляделась на девку и говорит:
— Что ты, родимая! Да у тебя меж ног блохи гнёздышко свили, и вывесть их нельзя ничем, как только рукой; а то, пожалуй, помрёшь.
— Яви, бабушка, божскую милость, вылечи!
— Ну, делать нечего; не хотелось бы рукой туда лезть, а надо. На вот тебе платок, завяжи глаза, разденься наголо да встань на четвереньки.
Девка всё то сделала. Тут солдат подошёл к мишени, взял хуй в обе руки и встал всаживать ей в пизду.
Девка ну кричать:
— Больно, бабушка, больно!
— Терпи, кормилица, вишь, проклятые блохи как расплодились, даже в устьях поделали!
Солдат всунул ей на целую четверть, девка взвизгнула:
— Ой, бабушка, умру; больно, родимая, больно!
— Постой, дитятко, я с деготьком попробую, авось легче будет.
Солдат всадил хуй донельзя — девка и язык прикусила — и давай её насаливать. Стало у них заходиться.
— Вот теперь, бабушка, хорошо! Право слово, хорошо! Да нельзя ли ещё деготьком подмазать? С деготьком-то задорнее! Я уж у отца целую бадью с дёгтем утащу да тебе принесу.
Солдат слышит, что
— Ну что, легче ли? — спрашивает старуха. — Кажись, все подохли!
— Как же, бабушка, теперь полегчило.
Солдат спрятался; девка встала, оделась и ушла
На другой день девка-широкопиздка повстречала солдата и стала его дразнить:
— Старуху качал! Старуху качал!
А солдат ей говорит:
— А с деготьком-то ведь лучше!